Серж Муре

Оживает паровоз в «Человеке-звере», колбасы в лавке Лизы Кеню, снедь и самый рынок в «Чреве Парижа» кажутся живыми существами с их особой глухой, чудовищной жизнью. «Великий универсум», в котором бродячая собака и придорожный камень дополняют и объясняют нас, раскинулся в романах Золя во всю свою широту. Камни и деревья становятся средой, если они оказывают на героев свое действие. Тогда они оживают, становятся антропоморфными, между вещами и людьми протягиваются нити симпатии. Паровоз, не оживленный воображением машиниста и кочегара не стал бы средой, цветы и деревья, которые ничего не говорят человеку, не окажут на него влияния, и только глухие, почти подсознательные ассоциации определяют действенность колбас в «Чреве Парижа» и знаменитого жареного гуся в «Западне».

Эти предметы идут сквозь весь роман, уже оторвавшись от восприятия окружающих. Оказывая свое действие на героев, принимая от них свой смысл, они становятся символом. Паровоз Лизон воплощает безумие всей Франции и влечет ее к катастрофе.

Вход в шахту оказывается жерлом ненасытного чудовища, двери из палисандрового дерева, хранящие за собой «целые бездны порядочности», внушают благоговейный трепет прохожим и символизируют гниение всей социальной группы. Здание биржи в «Деньгах», здание рынка в «Чреве Парижа», черная земля, предмет всеобщих вожделений, в «Земле», кабак в «Западне» играют такую же символическую роль. Романы все больше наполняются символами, символическими образами, повторяющимися, как рефрены, десятки раз. В «Четвероевангелии» рефрены заполняют целые страницы, настойчиво вбивая в сознание читателя одну и ту же идею.

Введите ваше имя:

Комментарий:

Защита от спама - решите пример: